Седьмая Печать |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Седьмая Печать » Личные эпизоды » It's hard to say it, time to say it goodbye ©
Время: Ранняя весна 2006 года
Место: Дом Танада
Участники: Рэй Танада, Акеми Танада
Краткое описание: Две недели прошло после смерти миссис Танада. Отец с дочерью пытаются наладить быт и отношения. Как у них это получится? Да кто его сейчас знает.
Отредактировано Акеми Танада (2014-04-28 10:57:21)
В левом верхнем углу оконной рамы застыла муха. Musca domestica - синантропная комнатная муха. Года два назад он твердо намерился выучить латынь. Дальше листания дочкиных учебников по биологии процесс отчего-то не пошел.
Вода в кастрюле кипела.
Семь пятнадцать утра. Скоро в кухне появится Акеми - хорошо бы, ведомая аппетитными запахами свежеприготовленной еды; плохо - урчанием голодного желудка. Ее мать всегда вставала рано, очень рано. Будто не спала вовсе. Такая уж она была - идеальная во всем женщина, мать Акеми. Вернее не «Акеми», «Ким» - Америка, самопровозглашенная родина демократии, перекраивает по собственному образу и подобию все, до чего смогла дотянуться; перекраивает все, что притянулось само - не устояло, соблазнилось демократизированными идеалами, свободой слова, свободой самовыражения и ипотекой на пятьдесят лет под смехотворный процент. Имена Америка перекраивала тоже - это он понял давно, - имена Америка резала. Миниатюризировала - быстро, бескровно, почти безболезненно. Мать Акеми, идеальная во всем женщина, покидать Японию не хотела. Хотел он - отец Акеми, муж идеальной во всем женщины, Танада Рюдзи. Теперь просто «Рэй».
В переводе с японского «рэй» означало «вежливость».
— Поздравляю, Рюдзи, - смеялась мать Акеми, жена Рэя. - Отныне покупкой продуктов и стиркой белья занимаешься ты. И делай это, очень тебя прошу, вежливо. Соответствуй высокому званию!
Она смеялась. Смеялась громко - невысокая, хрупкая, очень красивая.
— Да, пока не забыла! Теперь ты просто обязан носить то розовое кимоно, которое в прошлом году тебе сшила моя мать. Возражений не приемлю! - продолжая смеяться, мать Акеми, - идеальная женщина и жена - скрылась на кухне. Ужин. Пора позаботиться о нем. С переездом в Америку новоявленная «миссис Танада» не изменилась ничуть. Уж ее-то не могло демократизировать ничто. Рэй улыбался.
Это радовало. Чертовски радовало. Радовало абсолютно все.
Муха, musca domestica, перебирала лапками. Вопреки многочисленным мифам, мухи - создания на удивление чистоплотные. Застыв в верхнем углу оконной рамы, musca domestica умывалась - простой, понятный, знакомый каждому утренний моцион.
Безрукавная майка на спине пропиталась потом, из белой превратилась в серую. Зудели порезы на лице - сухие, покрытые коркой. Врачи говорили - ничего серьезного. Раны заживут - порезы на скулах, лбу, глубокий на переносице и разрубленная надвое левая бровь.
«Вы здоровы, мистер Танада, - говорила доктор Блэйкворт там, в приемном покое. Или в кабинете. Или у дверей морга. Он не помнил. - Вам повезло, - говорила доктор Блэйкворт и бледнела. Бледнела, бледнела, бледнела. - Простите».
Рэй простил. Кто он такой, чтобы держать обиду. Никакой обиды Рэй не держал. Рефлекторно поклонился доктору Блэйкворт. Доктор в ответ улыбнулась. Америка - интересная страна: искренне вежливыми и пунктуальными здесь бывают только светофоры.
Больше не думал ни о чем. Не мог и не хотел.
Прошло две недели. Скоро в кухне появится Акеми - это хорошо, потому что вода в кастрюле вскипела.
Окончив утренний моцион, musca domestica - знакомая по школьным учебникам дочки синантропная комнатная муха - вылетела во двор. Окно всю ночь оставалось распахнутым настежь. Кипела вода в кастрюле. Рэй заворожено следил за пузырьками. Пытался понять и постичь сакраментальный смысл образования пузырьков. И постиг. Кипящая вода совершает фазовый переход из жидкого состояния в газообразное. Поверхностный водяной пар покидает кипящую воду. Ничего сверхъестественного. Совершенно ничего.
Это просто недоготовленный завтрак. Для Акеми.
Босой, растерянный, в грязной майке; старых, застиранных штанах Рюдзи Танада - просто «Рэй» - готовил завтрак дочери, мучительно соображая, что лучше поддается варке - кукуруза или все-таки брокколи. Ким любила здоровый образ жизни.
Утра в Калифорнии жаркие. Впрочем, как и дни. Сюда они - всей семьей - переехали полтора года назад. Накануне дня рождения дочки.
Ким. Тогда она казалась совсем ребенком. Сегодня - выросла.
Мать Акеми - идеальная во всем женщина, идеальная во всем жена - смотрела искоса:
— Не пожалеешь о переезде, Рюдзи? - спрашивала она.
— Не пожалею, - отвечал Рюдзи.
Две с половиной недели назад Танада Рюдзи попал в аварию - не справился с управлением, врезался в дерево. БМВ опрокинулся. Водитель выжил, пассажир погиб.
Две недели назад Танада Рюдзи праздновал свою демократизацию. Был беспощадно весел. И был беспощадно пьян.
Водитель отделался царапинами. Жена водителя погибла.
С тех пор он не произносил ее имени. Идеальной женщины и жены.
И беспощадно пил. В том числе за демократизацию.
Кипела вода в кастрюле. Это физика - вот и все.
А Акеми скоро проснется, захочет есть.
Было тихо, слишком тихо.
— Давай я тебя убью тоже, - через силу улыбнулся Рэй и опустил нож.
Увядшая капуста брокколи под ножом не хрустела. К сожалению.
Будильник прозвенел в семь двадцать, заставив Акеми недовольно заворочаться и открыть глаза. Как бы ни хотела девочка продлить сон, он ушел напрочь. Последние две недели все происходило так – Ким просыпалась почти рывком, часто среди ночи, и долго потом не могла уснуть.
Мисс Уоррен, школьный психолог, к которому отправили Акеми после произошедшей трагедии, говорила, что это нормальная реакция на травму и что это пройдет, если она, Ким, будет делиться с психологом своими переживаниями и выполнять ее задания. Задания были несложными – пройти тест, рассказать, как прошел ее день и что ей снилось ночью – Акеми их выполняла, потому что мама этого хотела бы.
Мама… Две недели прошло с тех пор, как ее не стало. Книги врали – там герои, потерявшие близких, говорили, что все для них было как в тумане. Акеми все помнила предельно ясно. Она помнила, что миссис Мэй, их соседка, была в розовой кофте с брошкой в виде котенка, когда повезла ее в больницу. Она помнила, что мистер Мэй, улыбчивый пожилой мужчина, всю дорогу молчал. Она помнила фамилию доктора, которая с ней говорила и помнила, что у доктора были серые глаза и родинка справа над губой. Акеми помнила, как солнце освещало гроб мамы в день похорон, и что у ее, Ким, черного платья, должно быть, был слишком узкий ворот, потому что она в нем задыхалась тогда.
Мисс Уоррен говорила, что это пройдет. Что отсутствие снов о трагедии – это хороший признак. О том, что были ночи, когда Акеми вообще не спала, девочка ей не рассказывала – в задании не было ничего об этом. Оставалось не так много времени до школы, нужно было сходить в душ, почистить зубы, одеться и спуститься завтракать. Судя по гремению посуды, папа уже встал. Или тоже не спал – за него Акеми переживала очень сильно, и делилась этим с мисс Уоррен, не упоминая, впрочем, пустые бутылки, которые стала находить по дому. Папа боролся со своим горем, как мог. Ким вот читала книжки и зубрила биологию. Прошлую контрольную она написала лучше всех в классе! Только вот лучше бы папа боролся со своим горем, углубившись в работу, писал он всегда хорошо…и от этого не было пустых бутылок. Алкоголики часто ломают свои семьи – прочитала девочка в одной из книг, которые нашла у мамы. Ее папа, разумеется, алкоголиком не был, только она все равно беспокоилась.
- Доброе утро, папа! - Ким улыбнулась, подошла к отцу и поцеловала его в щеку, - На завтрак брокколи? – уточнила девочка. Мама настаивала на здоровом образе жизни, но обычно это касалось обеда и ужина. На завтрак Акеми в основном ела хлопья с молоком. Но папа старался, значит, брокколи – это прекрасно, а она станет самой лучшей дочерью для него.
- Как тебе моя прическа? Уже лучше, да? – мама всегда заплетала Ким в школу две косички, сама Ким не умела плести их ровно и первую неделю проходила с хвостиком, пытаясь освоить эту нехитрую науку вечерами, пользуясь советами интернета и пробуя-пробуя-пробуя. Так, как у мамы, все равно не получилось, поэтому косичку Акеми стала плести одну. Одна у нее получалась гораздо лучше, даже мисс Уоррен сказала об этом. Ким надеялась, что и папе понравится, потому что тогда он поймет, что раз у нее получается, то у них все будет хорошо. Постепенно все наладится.
— Я ведь не прав, да? Категорически, - вместо приветствия произнес Рэй, убрал нож в сторону и задумчиво потянул мочку правого уха. - Ну кто ест капусту утром? Разве что кролики. А мы с тобой не кролики, совершенно не похожи. Там, в холодильнике, должно найтись что-то и это что-то вполне может оказаться вкусным.
За продуктами он ходил вчера - пешком. Со дня смерти жены за руль Танада не садился.
— Выбери что-нибудь. Все, что пожелаешь. Думаю, мама была бы не против. Отличная прическа! Тебе идет. Выглядишь взрослее.
Она действительно выросла. Выросла за последнюю неделю. За неделю или две. Они оба - Акеми и Рэй - старались бодриться, получалось по-разному. В сумме - неплохо. Десять по десятибалльной шкале - его ноль и заслуженная единица Акеми. Иногда единица - самая важная цифра. Важная, потому что положительное число. У него так не получалось - бодриться, как Акеми.
Совсем. Пустые бутылки Ким конечно же видела, просто не понимала пока, что это значит. И к чему ведет. Понимал Рэй, понимал отчетливо, болезненно, безупречно ясно и все. Ничего поделать не мог.
Перебраться в США Танада Рюдзи наметил давно. Лет пятнадцать назад, задолго до рождения дочери. Успешный сценарист; писатель, неожиданно пришедшийся по вкусу западу, он мечтал о чем-то большем. Большем, чем могла дать родная Япония. Большего хотел. Славы, почестей, премий, памяти в веках. И положительное число единица с шестью бонусными нулями в хвосте - долларовый эквивалент - этого он жаждал не менее. Тщеславный сукин сын.
Готовиться к поездке в Лос-Анджелес Танада начали за полгода до переезда. После короткого спора - недели три всего - общаться в пределах дома было решено на английском - Акеми следовало привыкнуть к чужому языку. Возвращаться обратно, в Японию, Рюдзи не планировал.
Он подписал чудесный контракт. Восхитительный. Лучше не бывает.
Будущее гарантировало славу, премии и почет.
Рэй выдохнул. Вода в кастрюле кипела.
Обвинений ему не предъявили. Похоже, убийство жены среди местных знаменитостей считалось чем-то вроде пропускного билета в элитарный клуб негаснущих звезд: убил жену и все, на пиар-менеджерах можно сэкономить. О тебе говорят. Черный пиар - тоже пиар. Такой, который не смывается. А все долгоиграющее стоит дорого. По долгам приходится платить, помнил Рюдзи. Агент мнения не разделил:
— Все будет хорошо, - сказал Брюс Саммерс, агент.
Полиция Рэя Танада не беспокоила.
Вода в кастрюле кипела. Акеми выглядела слишком взрослой. Куда взрослее собственных лет.
Когда-то в прошлой жизни, в самой что ни есть ранней молодости, Рюдзи написал притчу. О пальцах. Пальцы изо дня в день спорили, кто из них важней - сильные, красивые, совершенно необходимые, как не бились - во внутренней субординации разобраться не могли. А пока пальцы спорили, вору, их отцу и родителю, отсекли руку. По плечо.
Теперь Танада понимал, понимал насколько оно важно - осознавать свою причастность к чему-то большему. Не к славе, почестям, премиям и памяти в веках. К собственной семье.
Его ошибки придется расхлебывать Акеми. От этого становилось больно вдвойне.
Кастрюля исходила паром. Рэй перекрыл газ, опустился за стол.
— У меня один вопрос. Зачем нам столько кипяченой воды?
Пол был горячим, даже очень. Рэй поджал пальцы ног.
В кухню вернулась муха - musca domestica. Видимо, тоже хотела выяснить, зачем двоим одиноким людям - крохотным по меркам вселенной и в масштабах отдельной кухни - так много горячей воды.
- Хорошо, - капуста утром и правда была не самой лучшей идеей, но сама Ким не стала бы говорить об этом папе. Он заботился о ней, как умел, и Акеми была ему благодарна. За одно это. Он старался, ему было сложно, но он старался. Ким старалась тоже, поэтому достала из холодильника молоко, а из шкафчика над раковиной – две глубокие тарелки.
- Типичный американский завтрак, - прокомментировала девочка, выставляя все на стол и добавляя коробку с хлопьями, - Здесь есть обычные и шоколадные, ты какие будешь? – уточнила Ким. Молоко уже было разлито по тарелкам, а тарелки отправлены в микроволновку. Акеми и правда чувствовала себя взрослее, поэтому не хотела подводить папу и заболевать даже какой-нибудь мелкой простудой. Пропищала микроволновка и тарелки отправились на стол, а спустя секунду к ним присоединились и ложки.
- Смотри, смайлик получился, - улыбнулась девочка, заметив, что кукурузные колечки в ее тарелки образовали ухмыляющуюся рожицу. Разбив ее, Ким переделала «рисунок», превратив его в цветок.
- Наверное, мне надо стать не врачом, а художником, - улыбнулась девочка. Папа был погружен в свои мысли, хотя и улыбнулся ей в ответ. Захотелось его обнять и сказать, что все будет хорошо, но Ким отправила в рот еще одну ложку хлопьев и снова улыбнулась.
— У меня один вопрос. Зачем нам столько кипяченой воды?
- Можем сварить компот… или кисель… Потом разберемся.
Мама варила вкусный вишневый компот еще в Японии, но в Америке вишня казалась другой, и Акеми понятия не имела по какому рецепту готовила мама. Теперь придется учиться, но ведь есть интернет, есть кулинарные книги. Она разберется, научится все делать правильно, а папа снова станет радоваться. Конечно, не сразу, мисс Уоррен говорила, что требуется время, чтобы пережить горе и справиться с травмой. Она говорила, что нужно приготовиться к тому, что будет сложно, а потом постепенно наладится, и Ким была готова сделать все от нее зависящее, чтобы это случилось как можно раньше.
- Пап, а давай я не пойду в школу сегодня? – вдруг предложила Акеми. Почему-то уходить сейчас, оставляя отца с этой большой кастрюлей бесполезной воды не хотелось. – Позвонишь, скажешь, что я заболела, а сами пойдем в парк или в кино, или в тир пострелять. В школе все равно не будет ничего важного! Пожааалуйста, - Ким лукаво улыбнулась и едва не подпрыгивала на месте в ожидании ответа. В школе и правда не было ничего важного – то есть контрольных и урока биологии. Учителя поймут, Акеми слышала, как они шептались в коридоре неделю назад, говоря это дурацкое слово «трагедия» и качая головами. Приходить туда не хотелось, а вот вытащить папу из дома – очень даже.
— Обычные, спасибо.
Насколько Рэй знал, между обычными и шоколадными хлопьями никакой разницы не было - совершенно никчемная еда: сплошные углеводы и крахмал. В основе технологии производства готовых завтраков, угодливо подсказала память, лежит гидротермическая обработка. В результате гидротермической обработки ценные пищевые качества продукта теряются безвозвратно, зато повышаются потребительские - при соблюдении правильного режима хранения вот эти самые хлопья могли пережить три ядерных удара и пристрастный раздел имущества правнуками Акеми. Притом в любой последовательности.
Главное отличие писателя от неписателя заключалось в обладании целым ворохом - Вавилонской Башней из буков и цифр - бесполезных фактов. Чем большим количеством бесполезных фактов ты обладаешь, помнил Рэй, тем выше твой творческий потенциал. Писатели обожают спекулировать неподтвержденной информацией. Спекуляция на потребности человечества к удовлетворению информационного голода - для писателя и вино, и хлеб. Бесполезный факт номер 599: за всю жизнь обыкновенная комнатная муха, musca domestica, способна отложить от 600 до 2000 яиц в зависимости от климатических условий. Развитие яйца занимает от 8 до 50 часов. И ни одна комнатная муха никогда не сможет ответить на вопрос «зачем двоим одиноким людям так много горячей воды?». Идея с киселем или компотом пришлась по душе.
Рэй позволил себе улыбнуться. Он гордился дочерью. Гордился как никто от начала времен.
— Ты можешь выбрать любую профессию. Ты очень талантлива.
Это была правда. Привычки лгать Танада не имел. Кажется, за это - фантастическое неумение лгать - его и полюбила в свое время мать Акеми, идеальная жена и женщина.
— Ты права, давай устроим выходной, - согласился Рэй. - Ты наверное не помнишь, да и не можешь помнить - когда ты была совсем маленькой, мы ходили с тобой в парк. Мама готовила ужин и не могла с нами пойти, поэтому мы ходили вдвоем. Особенно ты любила смотреть на карпов в пруду... Больших таких, с яркой чешуей. Иногда мне казалось: вы с карпами нашли какой-то свой собственный, одним вам понятный язык - карпам тоже нравилось на тебя смотреть, - с утра он выпил немного и был практически трезв. - Я скучаю по тем временам. Знаешь, я ведь и не заметил, как ты выросла. Еще немного и ты будешь совсем взрослой - врачом или художником. План действий таков, - не дожидаясь завтрака, Рэй поднялся из-за стола. - Сейчас я звоню твоей учительнице, беспощадно вру ей, а ты пока подумай, куда мы пойдем.
Вода в кастрюле начинала остывать. Потеряла интерес к происходящему musca domestica. Кухня в доме Танада воистину поражала размерами. Если жить в Америке, решил однажды Рэй, жить, ни в чем себе не отказывая. Дом стоил баснословных денег.
«И я по-прежнему тщеславный сукин сын».
— Но позавтракать ты просто обязана. Я что-то не хочу.
Завтрак - исключительно важная составляющая продуктивного дня, говорят эксперты. Рэй мог добавить: а вот что ты ешь - особой роли не играет: важна сервировка, важно умение блюдо подать. В этой жизни, догадывался Танада Рюдзи, чересчур многое зависит от того, как ты себя подашь - правило, равно применимое и к людям, и к хлопьям.
Американской публике Рэй Танада подал себя с блеском. Теперь горел.
Злополучный БМВ, в котором погибла мать Акеми, не подлежал восстановлению. Еще один бесполезный факт в копилку тысяч таких же бесполезных.
Акеми насыпала в тарелку отца хлопьев. Чуть больше, чем себе, потому что он мужчина, но недостаточно для того, чтобы они превратились в липкую кашу.
- Посмотрим, - пожала плечами девочка в ответ на фразу о профессии, - Мне нравится биология, а рисовать можно и на выходных. Или органы рисовать, как в Средневековье! Знаешь, это в Европе запрещено было, и людей за это даже казнили.
Американская и европейская история были странными и не нравились Акеми. Родная японская, впрочем, сейчас казалась совершенно далекой. Ким до сих пор иногда ощущала себя в Америке не в своей тарелке, но с удивлением обнаруживала, что какие-то вещи про дом начинает забывать… Это пугало ее, она даже говорила об этом маме, но та сказала, что это нормально, что у них новая жизнь и хорошо, что Ким может к ней адаптироваться и принять другую культуру. Мама всегда говорила правильные и успокаивающие вещи… только теперь ее не стало, а расстраивать папу и делиться с ним своими переживаниями по такому, наверное, незначительному поводу, девочка не собиралась. Главное, что он согласился, что они могут провести этот день вдвоем, подальше от дома и мрачных мыслей. Обязательно надо придумать что-то веселое! Если она все будет делать правильно, папа перестанет пить и будет меньше горевать. Мама хотела бы этого. Она всегда говорила, что главное для нее, чтобы ее семья была счастлива.
На глаза Акеми навернулись слезы, но девочка отвернулась так, чтобы папа этого не видел. Она будет сильной и не подведет его. Ложка с хлопьями была отправлена в рот, и Ким проживала кукурузные колечки, не чувствуя вкуса. Потом еще ложку и еще. Папа к еде не притрагивался, кажется, уже готовый идти за телефоном.
«Все будет хорошо,» - убеждала себя Акеми, доедая хлопья. Все будет хорошо. Обязательно. Она ведь так старается.
- Мы можем пойти в тот парк развлечений за 24-ой улицей, - предложила Ким, - Там есть аттракционы, японский сад и даже оранжерея бабочек. Я читала, там есть даже Chrysiridia rhipheus, представляешь! Она водится на Мадагаскаре, и ее признали самой красивой бабочкой в мире. Не знаю, где они достали такое сокровище, но мы должны ее увидеть! Она даже красивее карпов, - с улыбкой добавила девочка, - А потом можем поесть мороженое в том кафе, которое нам показала миссис Мэй.
Там они были всего однажды – она, папа, мистер и миссис Мэй. Акеми не знала, что сказал бы на это ее психолог, но ей почему-то не хотелось вести папу в месте, где они часто бывали с мамой. Папа должен облегчить свою боль, из-за нее он пьет…может, новые места и люди смогут поднять ему настроение…
Ну и оставалась еще Chrysiridia rhipheus, бабочка Урания, считающаяся самой красивой в мире. Ее надо было увидеть обязательно.
- А потом можем сходить в кино, весь день только наш!– продолжала Акеми, надеясь, что ее настроение передастся и отцу. Должно передаться, она ведь так старалась. Она вообще будет делать все, чтобы он не грустил. Станет такой же красивой, как Chrysiridia rhipheus, такой же заботливой, как миссис Мэй, чуткой, как мисс Уоррен… и будет любить его так сильно, как мама. И все у них будет хорошо. А пока надо собираться гулять, пока папа не передумал. Ким поставила тарелку в раковину и закрыла крышкой кастрюлю, чтобы у них не получился потом компот с пылью. Все будет хорошо, у них будет прекрасный выходной вдвоем. Маме бы это понравилось...
— Руку? - Танада колебался. Обычным двенадцатилетним девочкам, наверное, не положено ходить за руку с отцами. Обычной двенадцатилетней девочкой Акеми не была - Акеми была взрослой двенадцатилетней девочкой и могла позволить себе то, чего не позволяло себе большинство ее американских сверстниц: находясь в кругу семьи, оставаться дочерью, не только двенадцатилетней девочкой.
Учительница Ким - миссис... миссис... к собственному прискорбию Рэй опять забыл ее имя, женщиной оказалась чуткой. Лишних вопросов не задала.
— Акеми сегодня пропустит занятия, - говорил в трубку «мистер» Танада.
— Хорошо, - ответила миссис с забытой фамилией. - Она у вас молодец.
— Да.
На сборы потребовалось минут пять - не больше. Майку сменил на рубашку, потертые джины - на джинсы менее потертые. Стекла темных очков блестели на солнце - новые очки. Их он купил две недели назад. Перед похоронами жены Танада напился - глаза покраснели, капилляры полопались - идеальная жена и женщина его бы не простила. Простила бы Акеми, но предстать перед дочерью в таком виде - отвратительном и даже отвратительнейшем - Танада Рюдзи права не имел. Очки подобрал неудачно - оправа давила на переносицу, к концу похорон порез под пластырем начал кровоточить. Пластырь пришлось сорвать - на следующий день рана воспалилась. Теперь останется шрам. Сегодня очки вновь пригодились. Ночь была тяжелой. В очередной раз Танада не спал.
«Непростительный сукин сын». Со времени переезда в Америку словарный запас Танады изрядно прибавил в весе, словарный запас Танады ленивый американский быт расширил и обогатил.
С момента вызова до прибытия такси прошло минут двадцать. Похоже, пробок в городе не было. Повезло.
— Остановите здесь! - распорядился Рэй, мельком улыбаясь дочери.
Парк на 24-ой улице и лучшая из всех бабочек мира Chrysiridia rhipheus подождут. Внимание привлекла вывеска - вывеска кафе-мороженного. Приличное, должно быть, заведение, решил Рэй. Прочитать название он не мог - мешала давно приобретенная близорукость, к тому же надпись была на французском. Тем не менее, это было самое настоящее кафе. Американцы - гении маркетинга. Они первыми научились продавать товары, совершенно обходясь без слов. В пример тому история Манхеттена.
— Зайдем?
Улыбчивая официантка предложила столик у окна. Возражать Рэй не стал. В зале было прохладно. Играла музыка. Посетителей оказалось немного. Танада долго молчал.
— Простишь меня? - наконец заговорил он.
Акеми действительно выросла и почти как американские гении маркетинга многое, даже слишком многое понимала, могла понять и передать без слов. Глаза Рюдзи блестели под темными стеклами. Еще вчера, наверное, полопался каждый капилляр.
Держать в руках теплую ладонь дочери он утратил право две с половиной недели назад.
Мороженное заказал фруктовое. Сладкий-пресладкий углеводный набор.
Акеми подала папе руку, и они вместе вышли из дома. Вместе сели в такси на заднее сидение. Отец теперь не водил машину, и Ким не знала, станет ли когда-нибудь. Она водить хотела, но пока было рано, а значит, обсуждать тему, которая для папы была слишком болезненной, смысла не имело. Девочка смотрела невидящим взглядом на пролетающие мимо машины, дома и даже чуть вздрогнула, услышав отцовский голос. До парка они не доехали – кажется, у папы внезапно появилась другая идея. Против кафе Акеми не возражала, мороженое любила, не понимая тех людей, которые утверждают, что оно слишком вредно для здоровья, что ты «кладешь себе в желудок ком льда» и так далее. Мама покупала ей мороженое, а она была умной женщиной. Идеальной, как говорил папа. Он часто упоминал об этом, и сейчас воспоминание об этом стало особенно болезненным.
Мороженое взяли фруктовое, Ким вообще предпочитала щербеты, стараясь удерживаться от жирноватого сливочного мороженого. К тому же фруктовый лед и иже с ним освежали куда лучше, то есть выполняли вторую по главенству (после вкуса) цель существования мороженого.
Официантка ушла, Акеми мысленно искала что бы рассказать папе - про бабочек, про школу, про занятия с психологом или что-то еще. Только то, что могло вызвать у отца хоть какой-то интерес. Она читала, что когда происходит трагедия, люди склонные через какое-то время игнорировать этот факт и искать темы для разговора, абсолютно не связанные с тем, что волнует их на самом деле. Это почему-то считалось «по-взрослому», и Акеми была уже готова принять эту игру… Но то, что спросить папа, никак в нее не вписывалось.
Девочка отпустила взгляд и глубоко вздохнула.
- Я на тебя не злюсь, - сказала Акеми наконец, ничуть не покривив против правды. Она не злилась. Она грустила, она была опустошена, тосковала по матери, была в отчаянии и, кажется, совершенно не верила, что мир остался прежним. Он им и не остался. Но на отца Ким не злилась. Злиться запретила себе и винить его тоже. Мисс Уоррен говорила, что все чувства надо проживать, чтобы они потом не мучили тебя. Акеми была не согласна – некоторых вещей лучше не чувствовать. Отца она любила, и злиться на него не хотела, обвинять его в том, что мамы не стала – тоже. Без нее найдутся те, кто это сделает, она же должна быть его опорой и поддержкой.
- Все будет хорошо, папа… Ты только не пей больше, - тихо добавила девочка. Почему отец продолжал пить, когда именно алкоголь довел дело до беды, Акеми не понимала и понимать не хотела. У них должно быть все хорошо, только для этого она должна простить отца и поддерживать его, а он – перестать пить. Иначе ничего хорошо не будет.
Продолжала играть музыка. Вокруг столиков суетились официанты. Если бы он только захотел, мог бы нанять целый штат прислуги - с десяток трудолюбивых мужчин и женщин, для которых стал бы настоящим даймё* и рядом с которыми чувствовал бы себя подлинным буси времен «Хэйкэ моногатари»**. С десяток трудолюбивых мужчин и женщин, готовых трудиться сутки напролет, даже не подозревая, что человек способен жить иначе, не трудясь двадцать часов в сутки; мечтать о чем-то большем, большего добиваться и большего хотеть. Как хотел когда-то сам Танада Рюдзи, забывая нечто предельно важное, мудрость на века: «Человек не создан для счастья. Есть вещи важней». Целый штат прислуги он так и не нанял. Мать Акеми терпеть не могла в доме чужих людей. С десяток трудолюбивых мужчин и женщин он не наймет и сейчас - со старыми привычками Танада Рюдзи расставаться не умел, как не мог расстаться со старыми штанами, в которых сегодня утром его застала Акеми.
Мороженое, должно быть, было вкусным. С похмелья вся еда на один вкус. Глаза за темными стеклами солнцезащитных очков слезились. Танада сам не знал, зачем пьет. Наверное потому, что алкоголь - это машина времени. Он не вернет тебя в прошлое, не покажет будущее, но если ты хочешь забыть настоящее, алкоголь - твой лучший друг, с ним за компанию нет ни прошлого, ни будущего, ни настоящего, и тебя самого в компании алкоголя тоже нет. Крепкие спиртные напитки, как истинный сын своего народа, Танада Рюдзи не переносил на генном уровне. Похмелье давалось тяжело.
Акеми говорила, будто бы не винит его, Рэй не верил. Не бывает так, чтобы тебя никто ни в чем не винил. Тем более, когда за твоими плечами, когда на твоей совести самый величайший грех.
Быть обвиненным - вот чего Рэй Танада действительно хотел. Тогда бы у него появился повод для оправдания. Но обвинения не было, а, значит, и оправдания нет.
— Стыдно-то как, - улыбнулся Танада. О стыде за последнее время он узнал абсолютно все. - Ты ведь все равно знаешь, что ты - самое важное в моей жизни. Была и будешь всегда?
Музыка играла, суетились возле столиков официанты. Если Танада все-таки наймет прислугу - забота о пустых бутылках станет неотъемлемой частью их профессиональной деятельности. Впрочем, это совсем не то, чего хотела и о чем просила Акеми.
____________________
* - "господин", то же самое, что "сюзерен" для европейца
** - "Повесть о доме Тайра", японская военная сага, очень популярна в Японии
Акеми улыбнулась. Хотела, чтобы это вышло тепло и подбадривающе. Мисс Уоррен говорила, что папе сейчас приходится тяжело, и что она, Ким, должна его поддерживать, когда ему особенно плохо. Сейчас, несмотря на хорошее утро и мороженое, папе было по-настоящему плохо.
- Я знаю, - солгала Ким, очень надеясь, что отец поверит. Врать ему она не любила, не была к этому приучена, но на этот раз солгала совсем легко, потому что знала – сейчас она и правда самое важное для него. Не считая его горя, потому что в прошлом (в этом и заключалась ложь Акеми – в соглашательстве с ним) важнее всего для него была мама. Они даже не ссорились, их семью с общепризнанной точки зрения можно было считать идеальной. Тогда. Теперь идеальным уже ничего не будет, но Ким постарается. Девочка твердо решила, что постарается, если не заменить маму, то действительно стать самым важным для папы.
- Все будет хорошо, пап, - словно мантру повторила Акеми, - Я буду хорошо учиться, у тебя все будет нормально с работой. Я буду убираться дома, научусь готовить. Все наладится, - убежденно сказала девочка, глядя отцу в глаза, скрытые за темными стеклами очков.
Она сама не верила, что все будет хорошо, сама хотела плакать и закрыться в своей комнате… Хотела, до безумия хотела обнять маму, хотела, чтобы все обернулась страшным сном. Но она должна была быть сильной для папы.
- Пап, может, поедем домой? Проведем день вместе дома? – тихо спросила Ким, опуская глаза. Спросила сейчас, потому что поняла, что больше ни слова сказать не сможет. Слезы подступали к горлу, начинали ее душить. Акеми держалась, держалась из последних сил. Она ведь обещала себе, что станет поддержкой и опорой для папы. Обещала.
В глазах защипало, и на стол упала первая капля. Ким отвернулась к окну и быстро стерла слезинку рукавом со столешницы. На отца девочка не злилась, потому что любила его. Зато она очень злилась на всех остальных – на дорогу, на изобретателей машин, на врачей, которые не смогли спасти маму…даже на себя за то, что она отпустила их в тот вечер вдвоем. Если бы она сказалась больной, они бы остались дома, и все пошло иначе. Если бы у нее были проблемы с домашним заданием, с чем-то еще, если бы ей стало очень грустно – они отменили бы ужин, и мама осталась бы жива. Она могла бы что-то исправить, хотя школьный психолог и говорила, что Ким ни в чем не виновата. Она понимала это, принимала на рациональном уровне, но не могла до конца избавиться от мысли, что она не уберегла маму. И папа тоже не уберег. Они вдвоем были виноваты во всем, и поэтому остались одни.
- Я хочу домой, - глухо повторила девочка, все еще борясь со слезами. Она не могла злиться на отца, ей было сложно злиться на себя. Но она очень, чертовски злилась на маму за то, что та бросила их, и на жизнь, которая это допустила. Это было слишком неправильно, слишком несправедливо! Ким не заметила, как начала плакать – слезы беззвучно катились по щекам девочки, все еще смотрящей в окно.
Вы здесь » Седьмая Печать » Личные эпизоды » It's hard to say it, time to say it goodbye ©